Алексей Николаевич Толстой Гиперболоид инженера Гарина
Скачать 3.83 Mb.
|
7 На главном почтамте в одно из окошек приема заграничных телеграмм просунулась жирная красноватая рука и повисла с дрожащим телеграфным бланком. Телеграфист несколько секунд глядел на эту руку и, наконец, понял: «Ага, пятого пальца нет – мизинца», и стал читать бланк. «Варшава, Маршалковская, Семенову. Поручение выполнено наполовину, инженер отбыл, документы получить не удалось, жду распоряжений. Стась». Телеграфист подчеркнул красным – Варшава. Поднялся и, заслонив собой окошечко, стал глядеть через решетку на подателя телеграммы. Это был массивный, средних лет человек, с нездоровой, желтовато серой кожей надутого лица, с висячими, прикрывающими рот желтыми усами. Глаза спрятаны под щелками опухших век. На бритой голове коричневый бархатный картуз. – В чем дело? – спросил он грубо. – Принимайте телеграмму. – Телеграмма шифрованная, – сказал телеграфист. – То есть как – шифрованная? Что вы мне ерунду порете! Это коммерческая телеграмма, вы обязаны принять. Я покажу удостоверение, я состою при польском консульстве, вы ответите за малейшую задержку. Четырехпалый гражданин рассердился и тряс щеками, не говорил, а лаял, – но рука его на прилавке окошечка продолжала тревожно дрожать. – Видите ли, гражданин, – говорил ему телеграфист, – хотя вы уверяете, будто ваша телеграмма коммерческая, а я уверяю, что – политическая, шифрованная. Телеграфист усмехался. Желтый господин, сердясь, повышал голос, а между тем телеграмму его незаметно взяла барышня и отнесла к столу, где Василий Витальевич Шельга просматривал всю подачу телеграмм этого дня. Взглянув на бланк: «Варшава, Маршалковская», он вышел за перегородку в зал, остановился позади сердитого отправителя и сделал знак телеграфисту. Тот, покрутив носом, прошелся насчет панской политики и сел писать квитанцию. Поляк тяжело сопел от злости, переминаясь, скрипел лакированными башмаками. Шельга внимательно глядел на его большие ноги. Отошел к выходным дверям, кивнул дежурному агенту на поляка: – Проследить. Вчерашние поиски с ищейкой привели от дачи в березовом леску к реке Крестовке, где и оборвались: здесь убийцы, очевидно, сели в лодку. Вчерашний день не принес новых данных. Преступники, по всей видимости, были хорошо скрыты в Ленинграде. Не дал ничего и просмотр телеграмм. Только эта последняя, пожалуй, – в Варшаву Семенову, – представляла некоторый интерес. Телеграфист подал поляку квитанцию, тот полез в жилетный карман за мелочью. В это время к окошечку быстро подошел с бланком в руке красивый темноглазый человек с острой бородкой и, поджидая, когда место освободится, со спокойным недоброжелательством глядел на солидный живот сердитого поляка. Затем Шельга увидел, как человек с острой бородкой вдруг весь подобрался: он заметил четырехпалую руку и сейчас же взглянул поляку в лицо. Глаза их встретились. У поляка отвалилась челюсть. Опухшие веки широко раскрылись. В мутных глазах мелькнул ужас. Лицо его, как у чудовищного хамелеона, изменилось – стало свинцовым. И только тогда Шельга понял, – узнал стоявшего перед поляком человека с бородкой: это был двойник убитого на даче в березовом леску на Крестовском… Поляк хрипло вскрикнул и понесся с невероятной быстротой к выходу. Дежурный агент, которому было приказано лишь следить за ним издали, беспрепятственно пропустил его на улицу и проскользнул вслед. Двойник убитого остался стоять у окошечка. Холодные, с темным ободком, глаза его не выражали ничего, кроме изумления. Он пожал плечом и, когда поляк скрылся, подал телеграфисту бланк: «Париж, бульвар Батиньоль, до востребования, номеру 555. Немедленно приступите к анализу, качество повысить на пятьдесят процентов, в середине мая жду первой посылки. П. П.». – Телеграмма касается научных работ, ими сейчас занят мой товарищ, командированный в Париж Институтом неорганической химии, – сказал он телеграфисту. Затем не спеша потянул из кармана папиросную коробку, постукал папиросой и осторожно закурил ее. Шельга учтиво сказал ему: – Разрешите вас на два слова. Человек с бородкой взглянул на него, опустил ресницы и ответил с крайней любезностью: – Пожалуйста. – Я агент уголовного розыска, – сказал Шельга, приоткрывая карточку, – может быть, поищем более удобное место для разговора. – Вы хотите арестовать меня? – Ни малейшего намерения. Я хочу вас предупредить, что поляк, который отсюда выбежал, намерен вас убить, так же как вчера на Крестовском он убил инженера Гарина. Человек с бородкой на минуту задумался. Ни вежливость, ни спокойствие не покинули его. – Пожалуйста, – сказал он, – идемте, у меня четверть часа свободного времени. 8 На улице близ почтамта к Шельге подбежал дежурный агент – весь красный, в пятнах: – Товарищ Шельга, он ушел. – Зачем же вы его упустили? – Его автомобиль ждал, товарищ Шельга. – Где ваш мотоциклет? – Вон валяется, – сказал агент, показывая на мотоцикл в ста шагах от почтамтского подъезда, – он подскочил и ножом по шине. Я засвистал. Он – в машину и – ходу. – Заметили номер автомобиля? – Нет. – Я подам на вас рапорт. – Так как же, когда у него номер нарочно весь грязью залеплен? – Хорошо, идите в угрозыск, через двадцать минут я буду. Шельга догнал человека с бородкой. Некоторое время они шли молча. Свернули к бульвару Профсоюзов. – Вы поразительно похожи на убитого, – сказал Шельга. – Мне это неоднократно приходилось слышать, моя фамилия Пьянков Питкевич, – с готовностью ответил человек с бородкой. – Во вчерашней вечерней я прочел об убийстве Гарина. Это ужасно. Я хорошо знал этого человека, дельный работник, прекрасный химик. Я часто бывал в его лаборатории на Крестовском. Он готовил крупное открытие по военной химии. Вы имеете понятие о так называемых дымовых свечах? Шельга покосился на него, не ответил, спросил: – Как вы думаете – убийство Гарина связано с интересами Польши? – Не думаю. Причина убийства гораздо глубже. Сведения о работах Гарина попали в американскую печать. Польша могла быть только передаточной инстанцией. На бульваре Шельга предложил присесть. Было безлюдно. Шельга вынул из портфеля вырезки из русских и иностранных газет, разложил на коленях. – Вы говорите, что Гарин работал по химии, сведения о нем проникли в зарубежную печать. Здесь кое что совпадает с вашими словами, кое что мне не совсем ясно. Вот прочтите: «…В Америке заинтересованы сообщением из Ленинграда о работах одного русского изобретателя. Предполагают, что его прибор обладает наиболее могучей, изо всех известных до сих пор, разрушительной силой». Питкевич прочел и – улыбаясь: – Странно, – не знаю… Не слышал про это. Нет, это не про Гарина. Шельга протянул вторую вырезку: «…В связи с предстоящими большими маневрами американского флота в тихоокеанских водах был сделан запрос в военном министерстве, – известно ли о приборах колоссальной разрушительной силы, строящихся в Советской России». Питкевич пожал плечами: «Чепуха», – и взял у Шельги третью вырезку: «…Химический король, миллиардер Роллинг, отбыл в Европу. Его отъезд связан с организацией треста заводов, обрабатывающих продукты угольной смолы и поваренной соли. Роллинг дал в Париже интервью, выразив уверенность, что его чудовищный химический концерн внесет успокоение в страны Старого Света, потрясаемые революционными силами. В особенности агрессивно Роллинг говорил о Советской России, где, по слухам, ведутся загадочные работы над передачей на расстояние тепловой энергии». Питкевич внимательно прочел. Задумался. Сказал, нахмурив брови: – Да. Весьма возможно, – убийство Гарина связано как то с этой заметкой. – Вы спортсмен? – неожиданно спросил Шельга, взял руку Питкевича и повернул ее ладонью вверх. – Я страстно увлекаюсь спортом. – Вы смотрите, нет ли у меня мозолей от весел, товарищ Шельга… Видите – два пузырька, – это указывает, что я плохо гребу и что я два дня тому назад действительно греб около полутора часов подряд, отвозя Гарина в лодке на Крестовский остров… Вас удовлетворяют эти сведения? Шельга отпустил его руку и засмеялся: – Вы молодчина, товарищ Питкевич, с вами любопытно было бы повозиться всерьез. – От серьезной борьбы я никогда не отказываюсь. – Скажите, Питкевич, вы знали раньше этого поляка с четырьмя пальцами? – Вы хотите знать, почему я изумился, увидя у него четырехпалую руку? Вы очень наблюдательны, товарищ Шельга. Да, я изумился… больше – я испугался. – Почему? – Ну, вот этого я вам не скажу. Шельга покусал кожицу на губе. Смотрел вдоль пустынного бульвара. Питкевич продолжал: – У него не только изуродована рука, – у него на теле чудовищный шрам наискосок через грудь. Изуродовал Гарин в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Человека этого зовут Стась Тыклинский… – Что же, – спросил Шельга, – покойный Гарин изуродовал его тем же способом, каким он разрезал трехдюймовые доски? Питкевич быстро повернул голову к собеседнику, и они некоторое время глядели в глаза друг другу: один спокойно и непроницаемо, другой весело и открыто. – Арестовать меня все таки вы намереваетесь, товарищ Шельга? – Нет… Это мы всегда успеем. – Вы правы. Я знаю много. Но, разумеется, никакими принудительными мерами вы не выпытаете у меня того, чего я не хочу открывать. В преступлении я не замешан, вы сами знаете. Хотите – игру в открытую? Условия борьбы: после хорошего удара мы встречаемся и откровенно беседуем. Это будет похоже на шахматную партию. Запрещенные приемы – убивать друг друга до смерти. Кстати – покуда мы с вами беседуем, вы подвергались смертельной опасности, уверяю вас, – я не шучу. Если бы на вашем месте сидел Стась Тыклинский, то я бы, скажем, осмотрелся, – пустынно, – и пошел бы, не спеша, на Сенатскую площадь, а его бы нашли на этой скамейке безнадежно мертвым, с отвратительными пятнами на теле. Но, повторяю, к вам этих фокусов применять не стану. Хотите партию? – Ладно. Согласен, – сказал Шельга, блестя глазами, – нападать буду я первым, так? – Разумеется, если бы вы не поймали меня на почтамте, я бы сам, конечно, не предложил игры. А что касается четырехпалого поляка – обещаю помогать в его розыске. Где бы его ни встретил – я вам немедленно сообщу по телефону или телеграфно. – Ладно. А теперь, Питкевич, покажите, что у вас за штука такая, чем вы грозитесь… Питкевич качнул головой, усмехнулся: «Будь по вашему – игра открытая», и осторожно вынул из бокового кармана плоскую коробку. В ней лежала металлическая, в палец толщины, трубка. – Вот и все, только надавить с одного конца, – там внутри хрустнет стеклышко. 9 Подходя к уголовному розыску, Шельга сразу остановился, – будто налетел на телеграфный столб. «Хе! – выдохнул он, – хе! – и бешено топнул ногой: – Ах, ловкач, ах, артист!» Шельга действительно был одурачен вчистую. Он стоял в двух шагах от убийцы (в этом теперь не было сомнения) и не взял его. Он говорил с человеком, знающим, видимо, все нити убийства, и тот умудрился ничего ему не сказать по существу. Этот Пьянков Питкевич владел какой то тайной… Шельга вдруг понял – именно государственного, мирового значения была эта тайна… Он уже за хвост держал Пьянкова Питкевича, – «вывернулся, проклятый, обошел!» Шельга взбежал на третий этаж к себе в отдел. На столе лежал пакет из газетной бумаги. В глубокой нише окна сидел смирный толстенький человек в смазных сапогах. Держа картуз у живота, он поклонился Шельге. – Бабичев, управдом, – сказал он с сильно самогонным духом, – по Пушкарской улице двадцать четвертый номер дома, жилтоварищество. – Это вы принесли пакет? – Я принес. Из квартиры номер тринадцатый… Это не в главном корпусе, а в пристроечке. Жилец вторые сутки у нас пропал. Сегодня милицию позвали, дверь вскрыли, составили акт в порядке закона, – управдом прикрыл рот рукой, щеки его покраснели, глаза слегка вылезли, увлажнились, дух самогона наполнил комнату, – значит, этот пакет я нашел дополнительно в печке. – Фамилия пропавшего жильца? – Савельев, Иван Алексеевич. Шельга развернул пакет. Там оказались – фотографическая карточка Пьянкова Питкевича, гребень, ножницы и склянка темной жидкости, краска для волос. – Чем занимался Савельев? – По ученой части. Когда у нас фановая труба лопнула – комитет к нему обратился… Он – «рад бы, говорит, вам помочь, но я химик». – Он часто отлучался по ночам с квартиры? – По ночам? Нет. Не замечалось, – управдом опять прикрыл рот, – чуть свет он – со двора, это верно. Но так, чтобы по ночам, – не замечалось, пьяным не видели. – Ходили к нему знакомые? – Не замечалось. Шельга по телефону запросил отдел милиции Петроградской стороны. Оказалось, – в пристройке дома двадцать четыре по Пушкарской действительно проживал Савельев Иван Алексеевич, тридцати шести лет, инженер химик. Поселился на Пушкарской в феврале с удостоверением личности, выданным тамбовской милицией. Шельга послал телеграфный запрос в Тамбов и на автомобиле вместе с управдомом поехал на Фонтанку, где в отделе уголовного следствия, на леднике, лежал труп человека, убитого на Крестовском. Управдом сейчас же в нем признал жильца из тринадцатого номера. |
Похожие:
 | Городская площадь, куда выходит дверь и окно хибарки старого шарманщика Карло. Слышны звуки марша Карабаса Барабаса, директора кукольного... | | Белый ключ, старинная вотчина князей Тулуповых. Дедовский деревянный дом, расположенный в овражке, был заколочен и запущен. Новый... |
| Во льду дед Семен бьет прорубь рыбку ловить. Прорубь не простая налажена с умом |  | Имя изобретателя: Татаринов Алексей Николаевич (RU); Поляков Леонид Алексеевич (RU); Смирнов Алексей Леонидович (RU); Рычков Владимир... |
| Усталое и милое лицо ее не выражало удивления, – глаза были равнодушные, синие, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос... | | Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события... |
| В сборник вошли произведения таких писателей, как Лев Кассиль, Радий Погодин, Анатолий Митяев, Валентина Осеева, Константин Симонов,... | | Цель: соискание должности инженера в области электроники и телекоммуникаций, инженера-исследователя, инженера-проэктировщика, инженера-конструктора,... |
| | Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства, и во все время моего отрочества и юности. Но... |