О современной теории исторического процесса или
Скачать 0.66 Mb.
|
- - П.Я.МИРОШНИЧЕНКО. Н.П.МИРОШНИЧЕНКО. О СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА ИЛИ АПОЛОГИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА.
а) Способности ………………………………………………...............................................… стр. 15 б) Социальный статус ………………………………………...............................................… стр.15 в) Иерархия деятельностей ………………………………...............................................…... стр.16 г) Картина мира …………………………………………….................................................… стр.16 д) Самосознание ……………………………………………..................................................… стр.21 е) Совесть …………………………………………………...............................................…….. стр.22 ж) Потребности ..………………………………………….……................................................ стр.23 з) Воля ...………………………………………………………................................................… стр.23
Что такое культура исторического мышления? Хорошо ли мы помним личную историю – прошлые дни собственной жизни? Прошлое пребывает в памяти в виде разнообразных по своей психической природе её фрагментов – следов событий, осколков мыслей, оттенков запахов, отголосков звуков, импульсов двигательных стереотипов, проблесков вкусовых ощущений…. Время от времени прошлое всплывает на поверхность сознания из забытия – произвольно, если мы целенаправленно посылаем внутреннему архивариусу запрос на тот или иной «файл» прошлого опыта, или непроизвольно – во сне и наяву – в случае резонансности какого-то следа нашей памяти тому или иному актуальному событию личной жизни. Следы прошлого опыта хранятся в памяти в гораздо большем объёме, чем мы это себе можем представить. Но не все мы владеем эффективными способами их извлечения из тьмы бессознательного. И хотя даже самые памятливые из нас вряд ли ясно представляют себе ту систему, в которой они заархивированы, скорее всего, прошлое пребывает в нас не в виде последовательного отражения событий индивидуальной судьбы, какой нам представляется собственная биография. Немаловажными каверзами индивидуальной памяти всегда являются её субъективная избирательность и фрагментарность. Нередко мы запоминаем не самые важные события или явления, а те, которые нам только кажутся самыми важными. Нужно ли говорить, что представления о важности меняются не только с возрастом, но и по мере нашего поумнения или поглупения? А как часто ни с того, ни с сего, в самый, казалось бы, неподходящий момент осмысление или созерцание настоящего вдруг обогащается отпечатком эпизода прошлой жизни, который ну никак не вписывается в актуальную ситуацию. Краткий экскурс в психологию персональной памяти – намёк на необозримое множество причуд и непредсказуемое разнообразие проблем ожидающих всякого, кто отважится отправиться в путешествие по собственному прошлому с целью придания ему стройного и удобного для понимания и истолкования вида. И если уже исследование собственной индивидуальной истории чревато неограниченным плюрализмом мнений и оценок (при персонально неизменном их источнике) то, что же говорить об истории народа или общества, воплощённой и в письменных источниках, или в с виду немых памятниках материальной культуры? Смысловая многозначность и интерпретационная вариативность почерпнутых оттуда исторических фактов измеряется количеством добросовестных исследователей, мерой профессионализма их аналитики и способностью к воображению. Научная история состоит из фактов, их интерпретации и систематизации с последующим обобщением в форме некоторого концепта, претендующего на связное толкование событий прошлого с целью установления причинно-следственных связей между ними, а также между более или менее далёким прошлым и настоящим. Интерпретация исторического факта никогда не бывает объективной. Она зависит и от человеческих страстей, и от уровня интеллекта исследователя, и его совести, и политической ангажированности, а также многих, многих прочих причин и обстоятельств, окрашивающих человеческие мнения о прошлом в неповторимо индивидуальные цвета или соединяющих следы прошлого в небывалые, хотя и с виду правдоподобные сценарии и сюжеты. Вот почему и для профессионального становления историка, и для воспитания культурного исторического мышления современного цивилизованного человека проблема метода исследования (истолкования и обобщения) исторических фактов является важнейшей и необходимейшей наряду с методом поиска самого исторического факта. Ей и посвящены последующие размышления. Можно сказать, что первопричина всех дефицитов, от которых бедствует наша страна – дефицит культуры. Культура – это весь усвоенный человечеством опыт его истории. Преподавание истории в учебных заведениях, пожалуй, главное средство и своего рода основа окультуривания, очеловечивания народа государством.1 Но история, которая до сих пор преподаётся в большинстве школ и вузов, представляет собою, в сущности, крайне идеологизированное марксизмом-ленинизмом историческое обоснование того казарменного социализма, который довёл нас до катастрофы. Другой истории подавляющее большинство наших историков просто не знает. Мы преподаём в школах и вузах, сами не зная, чему следует учить, что должен знать и понимать студент, ученик, чего требовать от них на экзаменах. Просвещенческие чиновники кое-как по-своему отвечают на эти вопросы, но разум не принимает их ответы. А ведь историческое знание – основа всех гуманитарных наук – от философии и политэкономии – до лингвистики и эстетики. Перерождение государства чиновников-плебеев в государство чиновников-буржуев освободило общество от диктатуры коммунистического мифа, жёстко задававшего единственно верную и неизменную точку зрения на наше прошлое. Но и после того как стало можно ненаказуемо мыслить о прошлом не так, как это делают обитатели властных кабинетов2, наше историческое мышление не претерпело заметных изменений. В атмосфере плюрализма мнений так и не изменился метод осмысления прошлого. Для большинства из нас он так остался в основе своей «цитатным». Спасаясь от труда самостоятельных размышлений, соотечественники доверяют внешним авторитетам неизмеримо больше, чем собственным мозгам. Они редко обременяют себя критическим отношением к чужим мнениям, а тем более самостоятельным изучением и осмыслением исторических фактов. Одни – из-за неумения и недостатка мыслительной культуры. Другим – спокойнее сохранить привычную картину прошлого, чем тратить духовные силы на её модернизацию. Третьим – политически выгодно представлять наше прошлое в иллюзорном свете. Четвёртые, уклоняясь от такого умственного труда, экономят силы для освоения новых высот меркантильного благосостояния. Подлинно историческое мышление занимает мало пространства нашей современной духовной культуры. ^ по-прежнему остаётся откровением для подавляющего большинства современников. Поэтому, например, глядя из XXI века в XII, они отождествляют причины советского голодомора и походов Юрия Долгорукого на Киев, а в невнятных каракулях Пилипа Орлика усматривают истоки современной украинский конституции и «демократии». Культурное историческое мышление начинается с попытки представить себе прошлое таким, каким оно было на самом деле, а не таким, каким бы его хотелось иметь себе мыслящим о нём потомкам. Понимание того, что в прошлом люди были иными, чем теперь – иначе мыслили, иначе чувствовали, иначе действовали, преследовали иные цели – важнейшая предпосылка научного исторического мышления. Нужно позволить нашим предкам быть самими собой, а не марионеточными проекциями нашего воображения. Без специальной культуры аналитической интерпретации исторического факта это недостижимо. И именно в методах интерпретации исторических фактов заключается основное различие разных исторических школ. Отсюда и берёт начало проблема методологии исторического мышления. Критический пересмотр методологии исторической науки доступен всем мыслящим профессионалам. Хорошо вести такую работу с участием студенческой аудитории. Трудно переоценить эффект вовлечения свежих, смелых и не замороченных идейно-пропагандистскими стереотипами мозгов творческой молодёжи. Атмосфера свободной и бескорыстной дискуссии плодотворна не только для воспитания нового поколения историков, но и для самого её академического организатора. Гораздо труднее методологические эксперименты для школьных историков, не избалованных ни необходимым для размышлений свободным временем, ни доступом к специальной литературе и дискуссионной трибуне. Кому под силу в одиночку, за короткое время, имея шесть-восемь уроков ежедневно, заниматься переосмыслением теоретических основ одной из труднейших наук? В условиях, когда не хватает не только хороших учебников, но учебников вообще. Тем не менее, успех реформы исторического мышления зависит от привлечения к участию в ней всех заинтересованных общественных сил. Нужны «круглые столы», симпозиумы, конференции и особенно дискуссии в журналах. Широкая демократическая основа историософского мозгового штурма наверняка породит не одну оригинальную и плодотворную точку зрения на то, как нужно осмысливать прошлое. Смиримся с тем, что у истины много ликов и очертаний. Атмосфера разномыслия предохранит общественное сознание от очередной академической монополии на истину, вымученной в келейной атмосфере политически заангажированного учёного чиновничества. Настоящая статья и провоцирует начало такого разговора.
Развитие исторических знаний и науки об истории всегда было глубоко связано с её ходом. Причём, наиболее плодотворными для науки были кризисные, бедственные времена, когда обнаруживаются и воочию представляются назревшие противоречия в жизни общества. Гегель как-то заметил, что счастливые страницы истории относятся к числу самых бесполезных. «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые», - сказал об этом замечательный русский поэт. Давайте же воспользуемся доставшимся нам трудным счастьем. Начало тех поисков истины истории, которые помогают понять современное состояние историософии можно увидеть в роковой эпохе Великой французской революции, когда в кровавых муках террора и войн, втянувших всю Европу от Испании до России, на развалинах старого феодального мира утверждалось новое капиталистическое общество. Самые глубокие умы этой переломной эпохи – экономисты А. Смит и Д. Рикардо, философ Г. Гегель, социалисты А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн – с разных точек зрения осмыслили ее, и пришли к интереснейшим заключениям, перекликавшимся в историософском плане. Если просветители XVIII века склонны были искать объяснения жизни общества в особенностях выдающихся деятелей и законах государства, то для Гегеля направление истории определялось «духом народов», который детерминировал их отношение к труду и экономические основы жизни общества, развитие государства и судьбы личности. Это совпадало с некоторыми важными заключениями экономистов и социалистов, подчас не менее глубоких диалектиков, чем Гегель. Политическая социалистическая мысль Франции, оценивая результаты революции, подошла к пониманию исторического значения классовой борьбы и стимулировала расцвет целой школы французских историков эпохи Реставрации – О. Тьерри, Ф. Минье, Ф. Гизо, которые убедительно объяснили историю Англии и Франции борьбой буржуазии с феодалами. С тех пор французская историография и стала влиятельнейшим направлением общественной мысли своей страны. Развитие капитализма в Европе породило глубокий кризис середины XIX века. В экономически развитых странах демократическая государственность оказалась на откупе у буржуазии. Политические свободы, принесенные революцией, обернулись обнищанием и бедствиями пролетариата. В условиях активизации рабочего движения перспективы пролетарской социалистической революции представлялись всё более реальными. Над Европой навис «призрак коммунизма». В такой обстановке возникла концепция исторического материализма К. Маркса и Ф. Энгельса. Эти выдающиеся мыслители творчески обобщили высшие достижения современного им человековедения и обществоведения. Они обоснованно доказали первичность материальных процессов общественной жизни – хозяйства, экономики по отношению к духовным явлениям. Как истинные диалектики, они не забыли и об обратных связях надстройки и базиса. В результате ими была создана гармоничная и убедительная модель социума, применимая в конкретноисторическом исследовании. Глубокий исторический анализ экономики и политических структур буржуазного общества позволил осуществить блестящие ретроспекции в прошлое человечества. Такая теория исторического процесса представляла собою высший взлёт историософской мысли XIX века. Диалектико-материалистический монизм, казалось, позволял придать изучению естественноисторического процесса – с самого его возникновения в первобытном коммунизме вплоть до торжества «настоящего» коммунизма в грядущем – последовательную научность. Пока объектом научного исследования историков были социумы разных масштабов, принципиальная схема общественного устройства Маркса – Энгельса вполне удовлетворяла историков. Но стоило пристальнее взглянуть на Человека, задуматься о причудах его персональной судьбы, этой модели в её прежнем виде стало недостаточно. На атомарном уровне – в микроскопическом космосе биографии отдельного человека неразличимой на фоне масштабных тел общественных организмов исторический материализм в его прежнем виде не работал, терял свой объяснительный потенциал и убедительность. Опутывающие личность сверху донизу общественные отношения, как оказалось, всякий раз по-разному влияют на персональный выбор траектории поведения. Оказывается люди, живущие в совершенно одинаковых социальных условиях, назначают своим судьбам порою диаметрально противоположные векторы. И это не случайность, а закономерность, объяснить которую исторический материализм в своём прежнем виде не в состоянии. Он не различает того внутреннего «кристалла» человеческой души, о грани которого причудливо и неповторимо преломляются одни и те же проникающие снаружи импульсы внешних общественных императивов. Новый шаг в методологии истории совершили исследователи, вооружённые инструментами анализа структуры человеческой психики. Ключ к загадкам исторических биографий – самых глубинных сущностных исторических процессов, расположен сегодня в пространстве, где встречаются научная психология, философия, социология и история. ^ – научно обосновать борьбу пролетариев за социалистическое и коммунистическое преобразование общества. Очень хотелось найти выход из капиталистического тупика истории. Его, казалось, подсказывала Парижская коммуна. Возникла идея диктатуры пролетариата и отмены товарно-рыночных отношений. Сочетание с этой утопией кровавого опыта Октябрьской «социалистической» революции и строительства «социализма» в СССР и дало «учение марксизма-ленинизма», историософию которого А.Я. Гуревич удачно назвал «гибридом поверхностно усвоенного марксизма с обветшалым позитивизмом».3 Апологеты «марксизма-ленинизма» видели в историческом материализме Маркса и Энгельса обоснование этого учения, и генетически оно действительно связано с классическим историческим материализмом, но их не следует смешивать, они принципиально разнородны (!). С одной стороны, научная, хотя и ограниченная своим временем, методология. С другой стороны – утопия. Ещё авантюрная ориентация российских большевиков на социализм в стране с неразвитым капитализмом принципиально противоречила академическому историческому материализму. Большевистская утопия по своим последствиям была едва ли не катастрофичнее монголо-татарского нашествия. Монголо-татары не смогли уничтожить основную ячейку народной жизни – сельскую общину и веру народа в Божью правду. Большевики же уничтожили общину, расстреляв и уморив голодом самую инициативную, смышленую и трудолюбивую часть её обитателей. Остальные крестьяне были насильно переселены в города и превращены в промышленных рабов государства. Сыграв на коммунальных инстинктах крестьянства, оставшихся в селе загнали в колхозы и совхозы, превратив в государственных рабов. А веру в Божью правду заместили Страхом перед непреодолимым самодержавием чиновника. Внушительная реальность «призрака коммунизма», особенно после разгрома фашистского блока и создания «социалистического лагеря», заставила Запад извлечь уроки из событий на Востоке. Были изысканы неиспользованные до тех пор резервы буржуазной демократии и возможности классовых компромиссов (с утилизацией капитализмом социалистических тенденций в политике не только социалистических, но и типично буржуазных правительства). Этому помогла и научно-техническая революция. Она открыла новые источники экономического процветания, создала рабочие места, вызвала не только интеллектуальный рост наёмных работников, но и общее поумнение власти. Она вооружила власть научными «механизмами» влияния и управления обществом, углубила его интеллектуальную, экономическую и профессиональную дифференциацию, после чего сплочение всех недовольных властью в одно протестующее стадо стало ещё труднее. Духовная эрозия буржуазного общества, вызванная распространением «массовой культуры» среди самой склонной к протесту молодёжной его части, сделала его ещё более управляемым. Молодёжная контркультура возникла стихийно, как реакция политически свободных молодых людей на схоластический средневековый тип педагогических технологий, процветающих в учебных заведениях. Отставание практической педагогики от требований, предъявляемых ей научно-технической революцией, породило взрывное для сознания молодых граждан состояние непонимания, отторжения культуры «предков» из-за неразрешённого противоречия формальной доступности «взрослой премудрости» через систему образования в государственных учебных заведениях и её фактической закрытости для сознания учащейся молодёжи из-за профессиональной неспособности педагогов ввести своих учеников в высокий мир гуманитарной духовности. Заведенная неумелыми проводниками в мир рациональной научной культуры, молодёжь ощутила себя предательски брошенной в её умных дебрях наедине с психотравмирующим сознанием собственного бессилия перед ними. Унизительное неумение сориентироваться, самостоятельно выбрать и проложить курс индивидуальной духовной эволюции привело к тому, что в наказание папам и мамам, вопреки их непонятной, дразняще недосягаемой «взрослой» культуре, детки, действуя по принципу «от противного», сотворили собственную примитивную, истерически однообразную «массовую культуру». Она нивелировала, снизила и упростила потребности современного молодого человека до обезъяннего диапазона первобытных рефлексов – пожрать, выпить, музыкально оглушиться, поломаться в дикарском танце, трахнуться и забыться в примитивной наркотической нирване. Зато, в отличие от головоломно заумной «взрослой» культуры, такая «культура» доступна всем и сразу. Кроме того, она обладает сплачивающим потенциалом соединения разных людей в одно большое стадо, в котором человек легко ощущает себя «своим» и среди «своих». Для власти такая «культура» – подарок. Во-первых, для её насыщения легко создать массовую дешёвую, незамысловатую и, притом, дьявольски прибыльную индустрию развлечений. Во-вторых, управлять однообразным стадом одинаково одетых, одинаково придурковатых и одинаково направленных людей с примитивным и убогим уровнем личных потребностей, – что может быть милее сердцу администратора?
Поразительно быстрое крушение «социалистического лагеря» знаменует не только завершение целой эпохи, начавшейся в 1917 году, но и переход европейской цивилизации в качественно новое состояние. Это, пожалуй, тоже капитализм, но только не тот, с которым воевали в XIX веке патриархи марксизма. В эпоху НТР наука из надстройки общества переместилась в систему производительных сил, став их решающим фактором. Меняется характер производства, возрастает значение его наукоёмких отраслей. Изменяется соотношение крупного и мелкого производства. Изменяются масштабы и содержание рынка. Если в XIX веке на рынке господствовали рабочая сила и капитал, то теперь в качестве самостоятельного оператора на него вышла наука – идеи и технологии. Выросло значение интеллектуальной собственности, насытившей собой как процесс производства, так и сами рыночные отношения. При сохранении основных классов капиталистического общества сильно изменилась их социальная структура, профессиональный и интеллектуальный облик. Происходит интеллектуализация хозяев производства и рынка, а с другой стороны расслаивается рабочий класс, отчасти сливаясь с ИТР и все более переходя в сферу обслуживания. Вымывается наиболее традиционный класс крестьянства. Если при возникновении классового общества власть в виде вождей и их бояр возникает едва ли не раньше частной собственности, а в эпоху феодализма может демонстрировать даже презрение к ней, в наше время военный мундир перестаёт быть символом власти. Последняя всё больше становится атрибутом собственности. Даже война уходит из-под контроля военных. Она «слишком серьёзное дело, чтобы доверять её военным» (Клемансо). «Каски военных давят им на мозги» (Кеннеди). Военными министрами становятся всё чаще «штафирки» и даже дамы. Интеллектуализированная власть собственности в лице послушного ей и просвещённого бюрократа овладевает наукой и искусством классовых компромиссов, избавляясь от необходимости в военных костылях. Можно подумать, что с крушением нашего «призрака коммунизма» наступает «на земле мир и человецех благоволение». Таким нередко представляется цивилизованный мир из нашего полуголодного постсоветского пространства, источающего кровь и грязь национализма, помноженного на неограниченный произвол бюрократии. На самом деле и западную цивилизацию разъедают глубочайшие антагонизмы. И хотя старые классовые противоречия здесь научились сводить к компромиссам, жизнь порождает новые головоломные конфликты. Среди них и вечные противоречия «отцов и детей», порождающие протестную молодёжную контркультуру, и антагонизмы цивилизованного Севера с вымирающими от голода и болезней южными регионами Африки, Латинской Америки, Азии. А надвигающийся энергетический кризис и связанная с ним угроза экологической катастрофы? А истощение озонового слоя в небесах и наступление пустынь на земле? Впрочем, распространяющаяся на всех континентах западная цивилизация сама активно стремится понять себя. Среди таких стремлений весьма интересны результаты уже достигнутые в этнологии, структурной антропологии, политэкономии, политологии. Естественно, что в контексте настоящей статьи первостепенный интерес представляет состояние исторической науки Запада. Здесь – множество подходов и нарастающая дифференциация разных направлений исторических поисков. Раздробление целостности потока исторических событий очень усложняет исторический анализ и, порою, вызывает кризис науки. Выход из него всё чаще видят в историческом синтезе, сосредоточенности на судьбах человека, на культуре общества. Так надеются найти ответы не только на вопросы «что?» и «как?», но и «почему развитие пошло сюда, а не иначе, и каковы его последствия?»4 Таким культурно-антропологическим тенденциям соответствует направление поисков и некоторых советских историков. Потрясающий поток новой информации, хлынувший в годы Перестройки, резко повысил интерес общества к множеству «белых пятен» нашей истории. Однако, исторический бум, ставший модой, стимулируя интерес к правде, к разоблачению фальсификаций, оставляет в тени главную задачу нашей историографии – методологическую. Думаю, что она предполагает, прежде всего, критический пересмотр концепции классического исторического материализма. В некоторых аспектах такая работа началась, хотя и очень осторожно, довольно давно (пересмотр представлении о смене пяти социально-экономических формаций). Получив возможность свободно обсудить современную теорию исторического процесса, мы сможем установить, что в концепции классического исторического материализма оказалось несостоятельным, а что выдержало проверку временем и может остаться достоянием современной науки. Мне представляется, что с высоты исторического опыта ХХ столетия некоторые заключения в этом отношении напрашиваются сами собою. Вот они.
|
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 |  | В связи с этим нельзя дойти даже «до начала познания исторической действительности, исключив из исторического движения теоретическое... | |
|  | Методологическое значение учения о двойственном характере труда для построения и развития научной теории капитала Ира | |
| Ение новой системы образования. Этот процесс сопровождается существенными изменениями в педагогической теории и практике учебно-воспитательного... | | Преподавание «Основы экономической теории» для студентов медицинских факультетов осуществляется по кредитно-модульной системе организации... |
| Труд К. Маркса является завершением классической политической экономии, он оказал глобальное воздействие на ход исторического процесса... | | Обобщенное "направление движения" регулируется третьим законом, утверждающим, что структурность системы (мощность пространства противоречий)... |
| I. понятие политкорректности в современной теории коммуникации | |