Социальное конструирование реальности
Скачать 3.01 Mb.
|
| Монополистическая ситуация такого рода предполагает высокую степень социально-структурной стабильности, и сама эта монополия играет роль структурной стабилизации. Традиционные определения реальности сдерживают социальные изменения. И наоборот, разрушение монополии, считающейся само собой разумеющейся, ускоряет социальные изменения. Поэтому нас не должно удивлять, что существует большая связь междутеми, чей интерес состоит в поддержании установившихся властных отношений и персоналом, управляющим монополистической традицией поддержания универсума. Другими словами, консервативные политические силы склонны поддерживать монополистические притязания универсальных экспертов, чьи монополистические организации в свою очередь являются политически консервативными. Исторически, большая часть этих монополий была, конечно, религиозной. Поэтому можно сказать, что церкви, понимаемые здесь как монополистические объединения экспертов, постоянно занятых религиозным определением реальности, по сути своей консервативны, стоит им преуспеть в установлении монополии в данном обществе. Со своей стороны, правящие группы, делающие ставку на поддержание политического status quo, по существу, церковны в своей религиозной ориентации и уже поэтому подозрительны ко всяким нововведениям в религиозной традиции^. Монополии трудно устанавливать или поддерживать по ряду исторических причин, как "международных", так и "домашних". Борьба между конкурирующими традициями и их администра- тивным персоналом может длиться долгое время. Когда частное определение реальности соединяется с конкретным властным интересом, его можно назвать идеологией'^. Следует подчеркнуть, что этот термин мало пользы употреблять по отношению к обсуждавшейся выше монополистической ситуации. Например, не слишком осмысленно говорить о христианстве как об идеологии в Средние века - несмотря на то. что оно имело явное политическое значение для правящих групп, - по той простой причине, что в христианском универсуме "жили" все члены средневекового общества, будь то крепостные крестьяне или их властители. В период, последовавший за индустриальной революцией, однако, возникли некоторые оправдания для того, чтобы именовать христианство буржуазной идеологией, поскольку буржуазия использовала христианскую традицию и ее персонал в борьбе против нового класса промышленных рабочих, который в большинстве европейских стран уже не мог считаться "населяющим" христианский универсум"". Столь же мало смысла использовать термин "идеология", когда два различных определения реальности сталкиваются друг с другом в борьбе между различными обществами - например, говорить о "христианской идеологии" крестоносцев и "исламской идеологии" сарацинов. Отличительные признаки идеологии. скорее, обнаруживаются там. где тот же самый целостный универсум интериретируется по-разному в зависимости от конкретных интере сов в данном обществе. Часто идеология принимается группой, поскольку специфические теоретические элементы идеологии соответствуют ее интересам. Например, там, где обедневшая группа крестьян ведет борьбу с группой городских купцов, поработившей их с помощью денег, первую группу может сплотить религиозная доктрина, превозносящая добродетели сельской жизни, осуждающая денежную экономику и кредитную систему как нечто аморальное и вообще порицающая роскошь городской жизни. Идеологическая "выигрышность" такой доктрины для крестьян очевидна. Неплохие иллюстрации этого можно найти в истории Древнего Израиля. Тем не менее было бы ошибочным воображать, будто взаимосвязь между заинтерессо-ванной группой и ее идеологией всегда столь логична. Каждая группа, вовлеченная в социальный конфликт, нуждается в солидарности. Идеологии порождают солидарность. Выбор конкретной идеологии необязательно основывается на внутренне присущих ей теоретических элементах, он может быть случайным. Вовсе не так уж ясно, например, какие внутренние элементы христианства сделали его политически "интересным" для определенных групп в век Константина. Скорее, христианство (первоначально идеология низшего среднего класса) использовалось властными интересами для политических целей без всякой связи с религиозным содержанием. Ничуть не хуже им могло служить что-нибудь другое - христианство просто оказалось под рукой в некий решающий момент. Конечно, стоит идеологии быть принятой данной группой (точнее, стоит конкретной доктрине стать идеологией данной группы) и она изменяется в соответствии с интересами. которые отныне должна легитимировать. Это предполагает процесс отбора и прибавления по отношению к первоначальной системе теоретических утверждений. Но нет оснований считать эти видоизменения воздействующими на принятую доктрину в целом. В идеологии могут быть и такие элементы, которые никак не связаны с легитимируемыми интересами. Эти элементы энергично утверждаются группой "носителей" просто потому, что она предана этой идеологии. На практике это может приводить к тому, что властители будут поддерживать своих идеологических экспертов в теоретических перебранках, которые вообще не имеют ни малейшего отношения к их интересам. Хорошим примером тому может служить вовлечение Константина в хрис-тологические контроверзы того времени. Важно помнить о том, что большинство современных обществ являются плюралистическими. Это означает, что в них есть некий центральный универсум, считающийся само собой разумеющимся в качестве такового, и различные частные универсумы, сосуществующие друг с другом и находящиеся в состоянии взаимного приспособления. Вероятно, последние также имеют некие идеологические функции, но прямой конфликт между идеологиями тут был бы заменен различной степени терпимостью и даже кооперации. Такая ситуация, вызванная сочетанием нетеоретических факторов, сталкивает традиционных экспертов с непростыми теоретическими проблемами. Осуществляя руководство традицией с многовековыми монополистическими претензиями. они вынуждены искать способы теоретической легитимации происшедшей демонополизации. Иногда они выбирают продолжение старых тоталитарных притязаний, словно ничего не произошло, но очень немногие люди готовы принять эти притязания всерьез. Что бы ни делали эксперты, плюралистическая ситуация изменяет не только социальное положение традиционных определений реальности, но и тот способ, коим они удерживаются в сознании индивидов"^. Плюралистическая ситуация предполагает городское общество с сильно развитым разделением труда, сопутствующей высокой дифференциацией социальной структуры и большими экономическими излишками. Эти условия, явно преобладающие в современном индустриальном обществе, существовали и ранее, по крайней мере в отдельных областях предшествовавших обществ. Примером этого могут служить города позднего греко-римского периода. Плюралистическая ситуация приходит вместе с условиями быстрого социального изменения, и сам плюрализм является фактором ускорения именно потому, что способствует подрыву традиционных определений реальности. сопротивляющихся эффективным изменениям. Плюрализм способствует как скептицизму. так и нововведениям, по сути своей он имеет подрывной характер для само собой разумеющейся реальности традиционного status quo. Можно даже посочувствовть экспертам по части традиционных определений реальности, ностальгически вспоминающих прошлые времена, когда эти определения имели монополию в своей области. Один из исторически важных типов экспертов, который в принципе возможен в любой из только что рассматривавшихся ситуаций, - это интеллектуал. Его мы можем определить как эксперта, экспертиза которого не является желательной для общества в целом^. Это предполагает переопределение знания vis a vis к "официальному" учению, то есть это нечто большее, чем просто отклонение в интерпретации последнего. Поэтому интеллектуал, по определению, оказывается маргинальным типом. Был ли он сначала марги-налом, чтобы затем сделаться интеллектуалом (как это было в случае со многими еврейскими интеллектуалами на современном Западе-), либо его маргинальность была прямым следствием интеллектуальных аберраций ( как в случае подвергнутого остракизму еретика) - нас сейчас не интересует'"-*. В любом случае его социальная маргинальность выражает отсутствующую теоретическую интеграцию в универсум его общества. Он оказывается контр-экспертом в деле определения реальности. Подобно "официальному" эксперту, он делает проект общества в целом. Но если первый делает это в соответствии с институциональными программами и его проект служит их теоретической легитимации, то проект интеллектуала существует в институциональном вакууме, его социальная объективация в лучшем случае происходит в подобществе таких же интеллектуалов. Насколько подобное подобщество способно к выживанию, зависит, конечно, от структурных конфигураций общества в целом. Можно прямо сказать, что необходимым условием здесь является некая степень плюрализма. Интеллектуал в такой ситуации располагает рядом исторически интересных альтернатив. Он может удалиться в интеллектуальное подобщест-во, которое может служить ему эмоциональным прибежищем и (что более важно) социальным базисом его девиантных определений реальности. Другими словами, интеллектуал может чувствовать себя "как дома" в подобществе, в отличие от всего общества, и в то же самое время он может субъективно Поддерживать свои девиантные концепции, которые отвергаются обществом в целом. В подобществе же он находит других, которые рассматривают его концепции в качестве реальности. Затем он разрабатывает различные процедуры защиты этой хрупкой реальности под-общества от угроз ее уничтожения извне. На теоретическом уровне эти процедуры включают терапевтические средства защиты, которые мы обсуждали ранее. Практически самой важной процедурой будет ограничение всех значимых взаимоотношений членов этого подобщества с аутсайдерами, которые всегда несут угрозу уничтожения. Религиозная секта может служить прототипом такого рода подобщества^. Под покровом сектантской общины даже самые дикие девиантные концепции обретают характер объективной реальности. И наоборот, уход в секту типичен для ситуаций, когда прежние объективированные определения реальности распадаются, то есть утрачивают объективность в большом обществе. Детали этого процесса относятся к исторической социологии религии, и к ним можно добавить различные секуляризованные формы сектантства, которые являются ключевой характеристикой интеллектуалов в современном плюралистическом обществе. Очень важной исторической альтернативой является, конечно, революция. Тут интеллектуал делает ставку на реализацию своего проекта общества в обществе. У нас нет возможности обсуждать здесь различные формы такого исторического выбора'^, но следует сделать одно важное теоретическое замечание. Подобно тому как удаляющийся от общества интеллектуал нуждается в других для помощи в поддержании его девиантных определений реальности в качестве реальности, так и революционному интеллектуалу требуются другие для подкрепления его девиантных концепций. Это требование гораздо фундаментальнее того очевидного факта, что ни один заговор не может удаться без организации. Интеллектуал-революционер должен располагать другими, которые просто поддерживают для него реальность (то есть субъективную достоверность в его собственном сознании) революционной идеологии. Все социально осмысленные определения реальности должны объективироваться в социальном процессе. Следовательно, подуниверсумы требуют подобществ в качестве их базиса объективации, а контр-определения реальности требуют контр-обществ. Разумеется, всякий практический успех революционной идеологии укрепит ее реальность в рамках подобщества и в сознании его членов. Ее реальность обретает огромные пропорции, когда целые социальные слои делаются ее "носителями". История современных революционных движений дает множество примеров превращения революционных интеллектуалов в "официальных" легитиматоров после победы такого движения'^. Это говорит не только о значительном историческом многообразии социальных карьер интеллектуалов-революционеров. но также о том. что различные акты выбора и комбинации могут происходить в рамках индивидуальной биографии. Ранее мы подчеркивали структурные аспекты социального существования поддерживающего универсум персонала. Иначе и невозможна никакая подлинно социологическая дискуссия. Институты и символические универсумы легитимируются живыми индивидами с конкретным местоположением в обществе и с конкретными социальными интересами. История теорий легитимации всегда есть часть истории общества в целом. Ни одна история идей невозможна в изоляции от пота и крови общей истории. Но снова нужно подчеркнуть. что из этого не следует, будто теории суть только отражения ''базисных" институциональных процессов: взаимосвязь между "идеями" и поддерживающими их социальными процессами всегда является диалектической. Правильно было бы сказать. что теории сочиняются для легитимации уже существующих социальных институтов. Но случается и так. что социальные институты изменяются для того. чтобы они соответствовали уже существующим теориям, дабы сделать их еще "легитим-нее". Эксперты от легитимации могут действовать как теоретики, оправдывающие status quo: по они могут оказаться и идеологами революции. Определения реальности имеют потенциал самоосуществления. Теории могут реализовываться в истории -даже в высшей степени глубокомысленные теории. каковыми они были в то время, когда впервые обдумывались их изобретателями. Карл Маркс, размышляющий в библиотеке Британского музея, вошел в пословицу как пример такой исторической возможности. Следовательно, социальное изменение всегда следует понимать в диалектической взаимосвязи с "историей идей". Как "идеалистические", так и "материалистические" способы понимания упускают из вида эту диалектику, а тем самым искажают историю. Та же самая диалектика преобладает во всеобъемлющих трансформациях символических универсумов. о которых мы говорили выше. Для соцтиологии существенно признание того. что нее символические универсумы и все легитимации - человеческие творения: их существование имеет свой фундамент в жизни конкретных индивидов и пне этих жизней не имеет никакого эмпирического статуса. ^ „ Общество как субъективная реальность 1. Интернализация реальности а) Первичная социализация Так как общество существует в виде объективной и субъективной реальностей, для его адекватного теоретического понимания необходимо уяснить оба эти аспекта. Как мы уже говорили, эти аспекты получают свое собственное признание, если общество понимается как непрерывный диалектический процесс, включающий три момента: экстернализацию, объективацию и интер-нализацию. Поскольку нас интересует социеталь-ный феномен, не следует считать эти моменты происходящими во временной последовательности. Скорее, общество и каждая его часть одновременно характеризуются этими тремя моментами, так что любой анализ в терминах лишь одного или двух этих моментов не будет исчерпывающим. То же самое можно сказать и в отношении отдельного члена общества, который одновременно экстернализирует себя в социальном мире и интернализирует последний как объективную реальность, Иначе говоря, быть в обществе - значит участвовать в его динамике. Однако индивид не рождается членом общества. Он рождается с предрасположенностью к социальности и затем становится членом общества. Поэтому в жизни каждого индивида существует временная последовательность его вхождения в орбиту социетальной диалектики. Отправной пункт этого процесса - интернализация: непосредственное постижение или интерпретация объективного факта как определенного значения, то есть как проявления субъективных процессов, происходящих с другими, благодаря чему этот факт становится субъективно значимым для меня самого. Это не значит, что я хорошо понимаю другого. На самом деле я могу неправильно его понять: он смеется в приступе истерики, а мне его смех кажется проявлением веселья. Но тем не менее его субъективность объективно доступна мне и становится значимой для меня, независимо от того, совпадают ли наши субъективные процессы. Полное совпадение двух субъективных значений и обоюдное знание этого совпадения предполагает сигнификацию. которая уже обсуждалась выше. Однако в основе интернализации (используемой в наиболее общем смысле, которого мы здесь придерживаемся) лежит как сигни-фикация, так и более сложные формы интернализации. Точнее, интернализация в этом общем смысле - основа понимания, во-первых, окружающих меня людей, а во-вторых, мира как значимой и социальной реальности^ Такое понимание возникает не вследствие самостоятельной работы отдельных индивидов по созданию значений, а в результате "перенимания-от-другого" того мира, в котором другие уже живут. Конечно, "перенимание-от-другого" само по себе есть. в сущности, исходный процесс, присущий любому человеческому организму. И мир, который в свое время был "перенят-от-другого", может быть впоследствии творчески видоизменен или (что менее вероятно) даже заново создан. В любом случае при сложной форме интернали-зации я "понимаю" не только мимолетные субъективные процессы другого, но и мир, в котором он живет и который становится моим собственным миром. Это предполагает, что он и я живем в одно время, что нас объединяет общирная перспектива, в которой последовательность ситуаций соединена в интерсубъективный мир. Теперь мы не только понимаем определения друг друга, касающиеся тех ситуаций, в которых мы оба участвуем, но и взаимно определяем их. У нас возникает связь мотиваций, распространяющихся на будущее. Но что важнее всего - теперь между нами происходит постоянная непрерывная идентификация. Мы не только живем в одном и том же мире, мы участвуем в бытии друг друга. Лишь когда индивид достигает подобной степени интернализации, он становится членом общества. Онтогенетический процесс, с помощью которого это происходит, называется социализацией. И ее можно определить как всестороннее и последовательное вхождение индивида в объективный мир общества или в отдельную его часть. Первичная социализация есть та первая социализация, которой индивид подвергается в детстве и благодаря которой он становится членом общества. Вторичная социализация - это каждый последующий процесс, позволяющий уже социализированному индивиду входить в новые сектора объективного мира его общества. Можно пока оставить в стороне особый вопрос, касающийся приобретения знания объективного мира обществ. отличающихся от того общества, членами которого мы впервые становимся, а также вопрос относительно процесса интернализации мира в качестве реальности - процесса, который (по крайней мере внешне) имеет определенное сходство как с первичной, так и с вторичной социализацией. но структурно не тождественный ни той. ни другой^. Очевидно, что первичная социализация обычно является наиболее важной для индивида и что основная структура любой вторичной социализации будет сходна со структурой первичной социализации. Каждый индивид рождается в объективной социальной структуре, в рамках которой он встречает значимых других, ответственных за его социализацию". Эти значимые другие накладывают на него свеж отпечаток. Их определения его ситуации становятся для него объективной реальностью. Гак что он оказывается не только в объективной социальной структуре, по и в объективном социальном мире. Значимые другие, которые выступают посредниками между ним и этим миром. модифицирует последний в процессе его передачи. Они выбирают те или иные аспекты этого мира в зависимости от того места. которое они занимают в социальной структуре, и от своих индивидуальных. биографических характерных особенностей. И социальный мир предстает перед индивидом в "отфильтрованном" виде, пройдя двойной отбор. Например, ребенок из низших слоев впитывает не просто перспективу низшего класса на социальный мир, но перспективу, окрашенную индивидуальным восприятием его родителей (или кого бы то ни было еще, кто отвечает за его первичную социализацию). Одна и та же перспектива низшего класса может вызвать различные чувства: удовлетворенность, покорность, горькую злобу, зависть, неистовое бунтарство. Следовательно, ребенок, происходящий из низших классов, будет жить совершенно иначе не только в сравнении с ребенком - выходцем из высших классов, но и в сравнении с другим ребенком из низшего класса". Вряд ли стоит добавлять, что первичная социализация представляет собой нечто гораздо большее, чем просто когнитивное обучение. Обстоятельства, в которой она происходит, сопряжены с большой эмоциональной нагрузкой. И есть достаточные основания считать, что без такой эмоциональной привязанности к значимым другим процесс обучения был бы весьма затруднителен, если вообще возможен^. Ребенок идентифицирует себя со значимыми другими тем или иным эмоциональным способом. Но сколь бы ни были различны эти способы, интернализация происходит лишь в той степени, в какой имеет место идентификация. Ребенок принимает роли и установки значимых других, то есть интернализирует их и делает их своими собственными. Благодаря этой идентификации со значимыми другими |
Похожие:
 | Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — М.: «Медиум», 1995. — 323 с | | Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — М.: “Медиум”, 1995. — 323 с |
 | Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — М.: «Медиум», 1995. — 323 с | | В наши цели не входила и полемика. Критические замечания по тем или иным теоретическим вопросам были даны (не в тексте, а в примечаниях)... |
| ... | | ... |
| Конструирование водосбросных бетонных и железобетонных плотин и их элементов на нескальных основаниях следует выполнять в соответствии... | | Социальное действие и социальное взаимодействие как базовые понятия в социологии |
| Бязательное государственное социальное страхование к функциям органов Миндоходов, с 1 сентября 2013 года отчеты относительно сумм... | | Это четвертая книга о Трансерфинге – загадочном аспекте реальности, породившем столько эмоций в читательской аудитории |